Иоанна Хмелевская - Проза жизни [Обыкновенная жизнь]

Тереска с тяжёлым вздохом сдалась и уселась на ступеньку. Что говорить, доставку саженцев можно было бы организовать более разумным способом — разумным в глазах окружения. Для Терески же такой способ был единственно приемлемым, если учитывать Богуся. Но не объясняться же на этот счёт — её не поймут, да она никому никогда и не скажет.

— Один доктор на Жолибоже дал нам пятнадцать штук, — неохотно пустилась она в объяснения, не подозревая, какую тяжесть снимает с сердца матери, и не задаваясь вопросом, откуда та знает, о каком товаре идёт речь. — Туда мы добираемся трамваем, но обратно приходится только пешком. А что поздно, так людям вечером удобнее. Возим саженцы на Шпулькиных санях, к ним приделаны колёса. Раньше не получается, люди заняты своими делами.

— А не разумней ли нанять грузовик и перевезти все сразу?

— Как сразу, когда мы каждый день добываем понемногу? И в разных концах. Если бы этот полудурок, мой брат, дал нам свой велосипед, все бы упростилось, но он же бесчувственный чурбан! Ты бы им занялась, а то боюсь, ничего путевого из него не вырастет.

— А чего хочет милиция?

— Ничего особенного, — махнула рукой Тереска, довольная тем, что вопрос о распорядке дня исчерпан. Она с кряхтением поднялась со ступеньки. — Мы должны опознать каких-то типов, которые шляются по участкам. Я пойду спать, устала как собака.

— Погоди… — Помявшись, пани Марта решила рискнуть: — А что за история с ребёнком?

— Что? — удивилась Тереска. — С каким ребёнком?

— О котором переживает Шпулька. То ли обездоленный, то ли даже брошенный…

Тереска безразлично пожала плечами.

— Не знаю. Она переживает обо всех детях скопом. Потому-то мы и взялись за это дело, сад будет посажен для Дома Младенца. Вообще в том их бараке, где она живёт, есть какой-то заброшенный малец, мать у него алкоголичка или что-то в этом роде. Если тебе интересно, спроси у Шпульки, завтра я её позову к нам. Можно мне наконец поспать?

— Ну конечно же можно, иди…

Сокрушённая несправедливыми подозрениями, которым она позволила себе поддаться, пани Марта в качестве искупления решила помочь дочери. Она подключила мужа, и тот обеспечил грузовой пикап, который в один заход доставил триста саженцев из-под Блендова, от довоенных знакомых пана Кемпиньско-го. Кроме того, дважды в неделю, во второй половине дня, пикапом можно было пользоваться в пределах Варшавы и окрестностей.

Трём сотням саженцев Тереска обрадовалась неимоверно. Зато пользоваться пикапом систематически она наотрез отказалась, чем повергла домашних в крайнее изумление. Упрямство, с каким она цеплялась за право отбывать свою каторгу именно в поздние часы, было совершенно непонятно. Втянутая в дискуссию Шпулька своей уклончивостью произвела, мягко говоря, впечатление недоразвитой и слабовольной натуры.

— По-моему, ты преувеличиваешь, — осторожно высказалась она, когда, избавившись, наконец, от настырных взрослых, они тащили свою колымагу в деревню за Вилановом. — Так мы и до Страшного суда не управимся. Ничего такого не случится, если Богусь разок не застанет тебя дома. Придёт на следующий день.

Тереска ничего не ответила, только мрачно посмотрела на неё, а про себя с горечью подумала, что даже Шпульке этого не понять. Богусь не придёт на следующий день. Он снова исчезнет на неопределённое время, и она снова будет обречена на ожидание. Только встреча может переломить ситуацию. Она должна его увидеть, иначе у неё лопнет сердце или ещё что-нибудь. Сам Богусь искать с ней встреч не будет, ему все равно. Это она должна лезть из кожи вон… Нет, надо что-то придумать, и поскорей!

Конечно, ей досталась жалкая роль, и закрывать на это глаза не удавалось. Положение унизительное, и мириться с ним нельзя. Хорошо бы выбросить этого Богуся из головы раз и навсегда, забыть о его существовании, только как? Да и стоит ли? Сладкий яд отчаяния, мучений и надежды бесповоротно отравил её. Пути назад нет. И никто её не поймёт, даже Шпулька со своим идиотским здравомыслием, но уж ей-то придётся просто подчиниться Тереске.

— Я тебе удивляюсь, — продолжала Шпулька, не дождавшись ответа. — Не буду спрашивать, что ты в нем нашла, он, конечно, очень симпатичный, но ты можешь найти себе не хуже. — Она стащила стол на обочину и уселась на него. — Если он так себя ведёт, плюнь на него. Лично я бы плюнула. Сколько можно терпеть? Где это видано?

Тереска уселась рядом с ней.

— Нигде не видано, — признала она. — Я без него жить не могу, вот и все.

— А должно быть наоборот. Вот Стефан глазами в тебя стреляет…

— Пусть лучше сам застрелится. Глаза у него как у голодной козы, сама ведь говорила.

— Ну и что? Зато стоит тебе захотеть, он твои ноги целовать будет. А брат Данки, ты думаешь, он из-за сестры у школы околачивается?

— Не знаю, из-за кого, и знать не хочу.

— А чернявый Анджей? Он готов на голову встать, лишь бы заманить тебя на вечеринку к Магде…

— Анджей? Этот хам? Да ещё косоглазый…

— Неправда, вовсе не косоглазый. Просто у него глаза близко посажены.

— Так пусть он их рассадит подальше. По мне, так он косоглазый. Против Данки я ничего не имею, но брат у неё — ограниченный тип, с ним и поговорить не о чем. А все вместе интересуют меня как прошлогодний снег. Не в моем вкусе.

— Ну а Богусь?

Тереска помолчала, потом тяжело вздохнула.

— Я ведь тебе уже говорила, — сказала она несчастным голосом. — Для меня главное в мужчине красота, ум и воспитанность. Всю жизнь я мечтала о таком, у которого все эти достоинства сочетаются. Богусь первый такой…

— И ты считаешь, этого достаточно? — с сомнением спросила Шпулька.

Тереска сидела, упираясь локтями в колени и уронив голову в ладони.

— Оказывается, нет, — мрачно признала она. — Нужно ещё четвёртое условие: чтобы я ему была нужна.

Шпулька осуждающе покачала головой.

— Красивый, умный и воспитанный. И чтоб ты ему была нужна. Не маловато ли? Тебя не интересуют характер, профессия, образование?

Тереска так решительно затрясла головой, что стол под ними сдвинулся и съехал одним боком в канаву.

— В том-то и дело, что нет. Будем рассуждать логично. Положим, я ему нужна и он нужен мне. Если он умный, то сможет получить и образование, и хорошую работу, и вообще устроиться в жизни. Если он хорошо воспитан, то не будет меня обижать. С таким легко договориться, найти общий язык и вообще вместе жить. А что ещё нужно?

Подруги вытащили стол из канавы и двинулись дальше. В первые же дни они приноровились к своей колымаге и усовершенствовали способ передвижения. Повернув тачку задом наперёд, они держались за железную скобу и ехали как на самокате, одной ногой отталкиваясь каждая со своей стороны. Способ был замечательный, позволял передвигаться намного быстрее, но только на ровной, не перегруженной транспортом дороге.

— Красивая женщина может позволить себе быть круглой дурой, — ни с того ни с сего изрекла Тереска, прервав затянувшееся молчание. — Некрасивая должна быть умной и образованной.

Шпулька какое-то время то качала, то кивала головой, колеблясь между согласием, отрицанием и неуверенностью.

— Не знаю что и сказать, — наконец призналась она. — Как отнестись к мужчине, которому неважно, что женщина дура, лишь бы была красивой?

— Таких много.

— Меня это не радует.

— Перестань выписывать кренделя, впереди поворот… Я не о мужчинах говорю, а о женщинах, одни красивые, а другие — нет, и тут уж ничего не поделаешь.

— Глубокая мысль… Лично я ради чьих-то идиотских вкусов глупеть не собираюсь, — упиралась Шпулька, выруливая после поворота смерти на прямую полосу.

— Я, может, тоже, — раздражённо сказала Тере-ска. — Наверное, потому, что мы не тянем на настоящих красавиц. Оттого у нас и подход к жизни другой. Придётся нам быть умными и образованными. Раз уж потрясающей красотой не блещем, будем брать интеллектом и эрудицией. Тут у нас шансы имеются.

— Ага, — ехидно подтвердила Шпулька. — Богусь — наглядный пример, при нем интеллект из тебя прямо фонтанирует.

— То-то и оно, — честно признала Тереска. — Думаешь, почему мне все это пришло в голову? Не знаю как, но мне позарез надо стать умной, интеллигентной и образованной…

Отталкиваясь ногами, одна левой, другая правой, подруги все больше удалялись в сторону Виланова. Столешница под ними трещала, повизгивала и грохотала.

В стоящей на обочине, под прикрытием зарослей машине воцарилось на какое-то время молчание. Трое мужчин, сидевших внутри, проводили громыхавшее мимо чудовище изумлённым взглядом.

— Чтоб я сдох! — вырвалось у одного. — Что это такое было?

— Коляска с ножным приводом? — неуверенно предположил второй.

— Во время оккупации встречались всякие такие штуковины, — задумчиво высказался третий. — Но сейчас?

— По-моему, на ней катили две девчонки. Что за штуковина?